Несвоевременная пьеса

Ростовский ТЮЗ побоялся ставить пьесу о Владимире Путине "Пребиотики". Личность автора "Пребиотиков" раскрывает спецкорреспондент ИД "Коммерсантъ" Олег Кашин, один из персонажей запрещенной пьесы.

"Но кто еще эдаким дуриком входил в литературу?" — спрашивал Синявский о Пушкине. У меня есть ответ на этот вопрос. Владимир Голышев, кажется, первый в истории драматург, которого признал таковым не театр и не критика, а пресс-секретарь Владимира Путина Дмитрий Песков, пообещавший разобраться в том, имел ли Голышев право использовать в своей пьесе образ премьера. Чем бы ни закончилось разбирательство, в историю литературы Голышев уже вошел — ну да, буквально дуриком.

Я уверен, что читатели "Власти" впервые услышали о Голышеве именно сейчас, когда Ростовский ТЮЗ достаточно трусливо и явно по цензурным соображениям (газеты цитируют и. о. директора театра Александра Близнюка: "Даже при нынешней демократии должны быть какие-то рамки приличия") исключил пьесу Голышева "Пребиотики. Хроника времен модернизации и перезагрузки в трех актах" из программы проводимого в театре фестиваля современной драматургии. Между тем Владимир Голышев и до истории с пьесой был фигурой замечательной, в прямом и хорошем смысле, и не его вина, что журналистам и читателям, привыкшим к засаленной колоде политических имен, понадобился театральный скандал с участием пресс-секретаря Путина, чтобы обратить на Голышева внимание.

Но мне приятно быть своего рода первооткрывателем, поэтому я с удовольствием расскажу вам, что Владимир Голышев совсем недавно был, наверное, самым ярким героем той странной субкультуры, которой никто пока не придумал адекватного обозначения. Ее представителей можно назвать блогерами, но это будет неточно. Бывают, например, байкеры и толкинисты, а бывают люди, у которых есть свои блоги в интернете, и они пишут в них о политике. Субкультура достаточно компактна, ее представители заполнили бы как раз один театральный зал, и поколенчески монолитна: это тридцати-тридцатипятилетние мужчины (есть и старше, но те выглядят абсолютно прожженными лузерами, у которых в жизни уже никогда ничего не случится). Лет десять назад, когда только начинался русский политический интернет, оказалось, что кроме тех, кто пишет о политике в газетах или заседает в парламентах, есть какое-то количество граждан, которые буквально живут политикой и изнывают от своей в ней невостребованности. Эти люди конструируют какие-то теории и целые политические течения (знаете ли вы что-нибудь о "младопатриотах" начала нулевых?).

Когда начинался русский политический интернет, люди из "взрослой политики" не слишком им интересовались, и, вероятно, поэтому для тех блогеров рождавшееся тогда онлайн-пространство стало то ли настоящим социальным лифтом, то ли искусной и оттого очень подлой его имитацией — какая версия верна, трудно судить даже сейчас. Некоторые невиртуальные места люди из той субкультуры действительно заняли (можно вспомнить, например, изгнанного недавно из идеологов "Единой России" Алексея Чадаева и сменившего его на партийной должности Михаила Ремизова — оба как раз из интернета начала нулевых), но удачные карьерные истории, вероятно, стоит считать исключительными, потому что чаще те, кто писал о политике в интернете десять лет назад, и теперь пишут о политике в интернете. И у них все по-старому: те же, что и десять лет назад, споры и конфликты, вражда на всю жизнь с последующими объятиями, слухи о том, что кто-то кому-то продался. Субкультура стабильна.

И в этой субкультуре Владимир Голышев действительно был знаменитейшим героем. Достаточно сказать, что после его внезапного отъезда в Ростов года три назад (говорили, что у Голышева серьезные проблемы со здоровьем), когда перестал обновляться голышевский сайт nazlobu.ru, в Фонде эффективной политики состоялась открытая вечеринка под названием "Поминки по Владимиру Голышеву" — кремлевские политтехнологи третьего звена и младше пили не чокаясь и произносили шутовские надгробные речи. Потом оправдывались: мы, мол, поминали не лично Голышева, а "проект Голышев", то есть не человека, а его образ. Образ к тому времени сложился вполне скандальный: Голышев был фантастически активен в блогах, его называли говнометом, и он действительно тогда чуть более яростно критиковал Кремль, чем все остальные. Пять лет назад вышла его совместная со Станиславом Белковским книга "Бизнес Владимира Путина": это сейчас нормальный политизированный обыватель понимающе кивает, когда слышит "Ковальчуки, Ротенберги, Тимченко", а тогда такое политическое высказывание воспринималось даже не как радикальное, а как излишне экстравагантное. Разговоры о том, что "Путина интересует только бабло", тогда еще не вошли в моду.

Но Голышева ненавидели не за эти разоблачения, а за "предательство": был свой, а теперь с Белковским Путина мочит. В околокремлевских политтехнологических кругах он когда-то действительно был своим и стрелял по другим целям — по Эдуарду Лимонову, Виктору Ющенко и прочим, хотя тогда еще не было этого пропагандистского термина, врагам России.

Потом был уже антикремлевский сайт "Назлобу" (теперь это доменное имя перехвачено "Молодой гвардией Единой России" — запоздалая месть старому врагу), а потом Голышев исчез. После фэповских поминок даже ходили слухи, что он умер, но с год назад блог Голышева снова начал обновляться. И кажется, пресловутый говномет по-прежнему работает исправно — теперь легендарный блогер борется с патриархом Кириллом (Голышев когда-то служил алтарником в храме и в церковной тематике чувствует себя уверенно), и, судя по реакции блогеров-священников, критика Голышева воспринимается в РПЦ достаточно болезненно.

Однако яростные статьи для него теперь — побочная деятельность. Основная — драматургия. За год Голышев написал три пьесы. Одна — о Пушкине и Гоголе, еще одна — о Распутине, а самая знаменитая — о том, как окружение нынешнего премьера, и прежде всего как раз обративший на пьесу внимание пресс-секретарь Песков, доводит Владимира Путина до сумасшествия.

В этой пьесе, кстати, должен был играть и я — Голышев звал меня на роль журналиста Кашина, которому Владислав Сурков рассказывает о своем видении устройства человеческой психики. Но даже если бы меня в этой пьесе и не было, я бы все равно следил за ее судьбой.

В этом номере "Власть" начинает публиковать серию выдуманных мемуаров наших известных современников, и это далеко не первый за последние месяцы случай востребованности журналистского фикшена. Я сам раз пять за последний год писал для разных журналов тексты вроде "десять новостей из будущего, после которых необходимо срочно валить из страны". У Станислава Белковского прошлой осенью вышла пьеса о Гайдаре, о прозе Юлии Латыниной и говорить нечего, и я могу назвать еще десяток авторов, которые теперь скорее напишут рассказ, чем политический комментарий.

Когда политика превращается в трэш-шапито "народный фронт", быть политическим журналистом и скучно, и противно. Писательство — совсем другое дело.

Фрагменты из пьесы Владимира Голышева "Пребиотики"

Сурков: Понимаете, Майкл, психикой человека управляют детские страхи. Путина однажды напугала крыса. (Азартно.) Представьте: тощий питерский пацанчик с криминальными замашками загоняет животное в темный угол под лестницей и тычет острым концом лыжной палки в мякоть крысиного брюшка. Мгновение, и он насадит ее, как жука на булавку. И тут — метаморфоза: обреченная на мучительную смерть крыса кидается на своего палача. Тот в панике бежит наверх, перепрыгивая сразу через две ступеньки, и чудом успевает захлопнуть дверь перед крысиным носом...

Макфол: Что это значит? (Недовольно.) Стивен Кинг какой-то.

Сурков (продолжает): ...в то роковое мгновение мальчик сам стал крысой! Почувствовал в попе упругий хвостик. Вонючий начес по всему телу. Усики...

Пауза.

Он уязвим, понимаете, Майкл! Достаточно вернуть его в крысиное состояние, и он сгруппируется для прыжка. Рефлекс...

Макфол (с сомнением): Я не доверяю психоанализу. Предпочитаю алкоголь.

Сурков (продолжает, как ни в чем, ни бывало): ...Мы давно над этим работаем. Поверьте: у него уже отрос хвост! Гигантский хвост в палец толщиной тащится по паркету премьерского кабинета вслед за хозяином.

***

Голос секретаря в селекторе: Владимир Владимирович, вам Сергей Семенович папку оставлял. Там срочные документы на подпись. Можно забрать?

Путин превращается в минерал. Песков идет к нему и с любопытством разглядывает явление неживой природы. Тем временем оживает голос секретаря в селекторе.

(Мнется.) Тут без Сергея Семеновича некоторые сложности возникли. (Вполголоса.) Заместители не справляются. Надо бы совещание с аппаратом провести. Установочное.

Путин выходит из оцепенения. Обычным деловым шагом идет к столу. Садится. Барабанит пальцами. Задумчиво смотрит на селектор.

Песков остается на прежнем месте — у двери.

Путин (секретарю, небрежно): Зови Собянина.

Голос в селекторе что-то мычит, кряхтит, кашляет.

Песков (просто): Собянин на инаугурации.

Путин: Чьей?

Песков: Своей.

Пауза.

Путин (потерянно): А я?

Песков: А вас не пригласили.

Путин: Почему?

Песков: По кочану.

Уходит.